Книга Руфь – одна из самых коротких в Библии. Но в ней рассказывается одна из самых сильных библейских историй о преодолении отчуждения и любви к врагу. Это история Руфь и Вооза и их нетрадиционных отношений.
Ранее в Библии мы узнаем, что моавитяне были отчуждены как ненавистные враги Израиля. Моисей повелел израильтянам никогда не допускать моавитян в свое общество и даже не проявлять к ним доброты (Втор. 23:3-6). Моавитяне считались потомками грязных, инцестуальных предков. Их также ненавидели за то, что они предали Израиль, когда тот путешествовал по пустыне после побега из египетского рабства (Быт. 19:36-38; Чис. 24).
Это отчуждение стало настолько сильным, что царь Давид жестоко убил и поработил моавитян (2 Цар. 8:2). После изгнания реформаторы Ездра и Неемия усилили закон Моисея против моавитян: они собрали всех моавитян, отделили их от еврейских семей и систематически исключали их из общества (Ездра 10; Неем. 13). В двадцати отрывках Еврейской Библии о моавитянах говорится в неприятном, отчуждающем ключе.
Это важный контекст для понимания радикальной этики книги Руфь, потому что сама Руфь была ненавистной «другой»: моавитянкой.
В этой, казалось бы, невинной истории израильтянка по имени Ноеминь и ее муж мигрируют в соседний Моав в поисках пропитания во время голода в Израиле. Вскоре муж Ноеминь умирает. Находясь еще в Моаве, ее два сына женятся на моавитянках, но сыновья тоже умирают. Вероятно, израильтяне считали Ноеминь проклятой Богом. В конце концов, она добровольно ослушалась повеления Моисея и смешалась с презираемыми моавитянами. Ее семья мертва, а ее жизнь рушится.
После окончания голода осиротевшая Ноеминь решает вернуться в Израиль, и ее овдовевшая невестка Руфь настаивает на том, чтобы пойти с ней. Поразительно, что Руфь в этой истории семь раз называется «моавитянкой» (Руфь 1:4, 22; 2:2, 6, 21; 4:5, 10). В Библии семь — это число полноты, как семь дней творения в 1-й Книге Бытия. Автор хочет, чтобы мы видели Руфь как полноценную моавитянку — настолько моавитянку, насколько это только возможно. Тем не менее, Ноеминь смело приглашает Руфь вернуться с ней домой.
Именно здесь история становится по-настоящему скандальной и подрывной. Вернувшись в Израиль, Ноеминь посылает Руфь работать поденщицей на поле уважаемого израильтянина по имени Вооз. Он представлен как человек, обладающий любовью Завета, или хесед (Руфь 2:13, 20; 3:10; 4:13; см. Руфь 4:15). Это чрезвычайно важно, потому что Бог называет Себя «изобилующим хесед», когда Он раскрывает Моисею Свою сущность в, пожалуй, самом значительном божественном откровении, записанном в Еврейской Библии (Исх. 34:6). Фактически, почти в пятидесяти стихах Еврейского Писания хесед называется существенным атрибутом Бога, на что намекается в первой главе книги Руфь (Руфь 1:8).
Итак, Вооз — человек Божий, человек, воплощающий любящий характер Бога. Как же он отнесется к Руфи, семикратной моавитянке? Будет ли он исключать ее, как повелевал Моисей в законе и требовал Ездра в своей «очищенной» общине? Или он поступит иначе?
Вопреки всем ожиданиям, Вооз проактивно приветствует моавитянку Руфь, чтобы она работала на его поле. Более того, он проявляет к ней особую доброту. Как будто этого было недостаточно, Вооз в конце концов полностью принимает моавитянку Руфь и женится на ней. Для Вооза Руфь — «женщина благородного характера» (Руфь 3:11), и ее характер для него гораздо важнее, чем ее иная идентичность.
Таким образом, Боаз провокационно представлен как воплощение Божьей заветной любви именно в своем решении нарушить закон Моисея и полюбить врага-чужака как свою собственную жену. В этой истории любовь превосходит закон. Или, лучше сказать, любовь Боаза к другому возвращает закон к его универсальному значению в сердце творения и призванию Авраама благословлять всех людей. Таким образом, нарушитель закона, который, казалось бы, должен быть осужден Богом и изгнан из общины, становится архетипом сущности Бога и важным звеном в древней истории общины. В конце книги мы узнаем, что Вооз и Руфь становятся прародителями царя Давида (Руфь 4:22).
Еще более поразительно то, что Руфь, семикратная моавитянка, упоминается в первой главе Нового Завета (Мф 1:5) как одна из прабабушек Иисуса. Практика Вооза, превосходящая библейский закон любовью к врагу, дает жизнь Мессии и участвует в исполнении Божьего обещания Аврааму. Таким образом, автор дает нам важную подсказку о том, как мы должны формировать свои ожидания относительно того, кем станет Иисус и как он будет относиться к другим. Мессия, принимающий других, пойдет по стопам своих прапрадедов и пойдет дальше, чем многие могли себе представить. Неудивительно, что христианские толкователи видели в Воозе
Книга Руфь небольшая, но радикальная. Она служит глубоким прецедентом для человеческого характера и божественной любви, преодолевающей человеческое отчуждение и укоренившуюся изоляцию. Фактически, Руфь дает пример любви, уничтожающей отчуждение, даже когда это отчуждение оправдывалось самим Писанием [*]. Любовь Вооза к Руфи вырывается из укоренившегося шаблона отчуждения соседей как врагов и вместо этого принимает их как семью.
Вместе Руфь и Вооз знаменуют важный момент в движении любви к ближнему и предлагают вечный, вдохновляющий образец того, как любить и сегодня.
Из отрывок из книги: «Возрождение золотого правила: как древняя этика любви соседей может исцелить мир» Эндрю ДеКорт
Источник: www.redletterchristians.org
Иллюстрация: Эдуард Голбейн. Руфь и Вооз, 1830
* По моему несколько опрометчивая фраза, скорее нужно было бы здесь особым образом подчеркнуть Крестную Любвь Господа, которая пришла в мир в том числе и благодаря Руфи.
Без Христа и Его роли в Библии, места «оправдывающие отчуждение» останутся непонятны. Ведь жесткие предписания вводились в истории избранного народа по причине жестокосердия человеческого, ради сохранения его идентичности, содержащей в себе важдую задачу в деле спасения мира.
Так Бог донес через Свое Слово как проблему человечества, неспособного на абсолютную любовь, пребывающего перед ней в вечном страхе и опасении, так и чудо любви Свыше, что привело к явлению Спасителя. При понимании этого, «неоднозначные» места Писания получают верное освещение. Становятся понятны в процессе эсхатологии.
(Примечание — о. Иван)