Критики христианства не замечают огромную силу утешения и утверждения, которую оно несет с собой и которой лишены как научная картина мира, так и гностическо-ньюэйджевские размышления.
Фрагмент книги «Powrót fatum» («Возвращение рока»), изданной издательством Znak
В своей второй энциклике «Spe salvi», или «Спасенные надеждой» (что, кстати, является цитатой из Послания к Римлянам – Рим. 8:24), опубликованной в 2007 году, Бенедикт XVI делает надежду – особой, поскольку фундаментальной и нерушимой – т.е. центральным посланием христианства. Как он убеждает, в ней заключается суть и одновременно сущность этой религии. «Искупление, – пишет он, – было даровано нам в том смысле, что нам была дана надежда, надежда надежная, благодаря которой мы можем противостоять нашему настоящему: настоящее, даже тягостное, можно пережить и принять, если оно имеет какую-то цель и если мы можем быть уверены в этой цели, если эта цель настолько велика, что оправдывает трудности пути».
Вскоре после этого, размышляя об особенностях христианства и споря с популярным сегодня его пониманием, согласно которому воплощение, крест и воскресение являются лишь метафорами, а сутью является радикальная, левая по духу социальная программа, он добавляет: «Иисус не был Спартаком, он не был борцом за политическую свободу, как Варавва или Бар-Кохба. То, что принес Иисус, умерший на кресте, было чем-то совершенно иным: встречей с Господом господ, встречей с живым Богом, а значит, встречей с надеждой, более сильной, чем страдания рабства, преобразующей изнутри жизнь и мир». И через мгновение: «Даже если внешние структуры не изменились, внутренне изменилось общество».
Сила этой перемены, сила этой надежды – «сильнее, чем страдания рабства», что также означает: сильнее, чем все страдания, страхи, неуверенность, отчаяние, печаль, потери, жалобы, потому что сильнее, прежде всего, самой смерти – она (эта сила) всегда была и до сих пор остается недооцененной противниками христианства, людьми, неблагосклонными к ней или равнодушными к ней. Ричард Докинз, неспособный понять, «как можно верить во всю эту теологическую чепуху»; атеистический философ, убежденный, что в скором времени христианство полностью исчезнет; левый политик, пытающийся построить карьеру на фронтально антихристианском послании – все они не замечают того, что, с одной стороны, скрыто где-то на самом дне индивидуальной души, а с другой – было прямо выражено в образе страдающего, умирающего и воскресшего Христа.
Они не замечают огромную силу утешения и утверждения, которую несет в себе это послание и которой в основном лишены как научная картина мира, так и гностическо-ньюэйджевские размышления об Абраксасе, Я или Злом Демиурге. Ведь христианство проповедует восхваление Бытия и обещание новой жизни перед лицом угрожающей ничтожности. В любой, даже самой сложной, даже самой трагической и мрачной форме, проповедует эта религия, существование не является ни случайностью, ни производной от злых, амбивалентных сил. Оно не является ни слепой, жестокой игрой материи, ни проявлением безличной амбивалентной силы или пустоты.
А что же это такое? Тайна, в центре которой стоит Тот, кто олицетворяет любовь, добро и заботу. Даже если реальность пронизана злом и страданием, ее источник остается незапятнанным. И к нему ведет четко обозначенный путь: христианская община, в центре которой стоит Иисус Христос.
В практическом и историческом смысле, как далее показывает Ратцингер в «Spe salvi» – но это, в конце концов, точка зрения, которую можно найти у многих христианских (и не только) мыслителей – христианство окончательно освобождает человека от оков древнего фатума. Христос несет радикальное послание свободы, произрастающее непосредственно из этого личного источника бытия. Человек, созданный по образу и подобию этого источника, является свободным существом, или, скорее, обретает свободу, как только обращается к нему. Все, что необходимо для этого обращения, является явным и доступным каждому, кто только захочет это увидеть и принять.
Речь идет, конечно, о свободе, так сказать, фундаментальной. Человек свободен, потому что может с доверием вверять свою судьбу – со всеми ее изгибами, темными сторонами, страданиями, злом и падением – источнику. А тот, если жест человека будет искренним, может и не изменит его фактическую, конкретную ситуацию, но экзистенциально, метафизически освободит его от гнетущего чувства вины и фатальности. Таким образом, изменение будет мгновенным и фундаментальным, даже если вокруг не останется ни одного нетронутого стебелька травы.
Однако христианство не забывает, что человек ограничен, конечен, грешен и несовершенен. Он порабощен своими импульсами и желаниями, подвержен соблазнам, которые являются как результатом внушений личного зла, Сатаны, так и следствием первородного греха, то есть изначального осквернения человеческой природы. Поэтому освобождение, хотя и происходит здесь и сейчас, с момента обращения к Христу, с момента обращения, не разворачивается во внешних декорациях, по крайней мере, не исключительно и не в первую очередь.
Оно не заключается в достижении свободы в категориях этого мира, но осуществится только в тот момент, когда осуществится и история. Иными словами, когда весь этот таинственный проект будет увенчан успехом. Именно поэтому Ратцингер подчеркивает, что Христос не является Спартаком. Он приходит не для того, чтобы вызвать великую мировую революцию, а для того, чтобы совершить в каждом из нас глубокую метанойю. И только через это внутреннее преображение – преображение души – христианство затем преобразует весь мир.
Но сначала он освобождает человека из плена враждебного, непонятного космоса, которым правят планеты, боги или другие могущественные силы, безразличные к человеческим желаниям и намерениям. Бенедикт XVI пишет: «Павел чрезвычайно точно иллюстрирует важную проблематику религии того времени, противопоставляя жизнь, основанную «на Христе», жизни под властью «стихий мира» (ср. Кол 2, 8).
В этой перспективе новый свет может пролить некоторый текст святого Григория Назианзина. Он говорит, что в тот момент, когда три царя, ведомые звездой, поклонились новому Царю Христу, наступил конец астрологии, поскольку с тех пор звезды движутся по орбитам, определенным Христом. Действительно, в этой сцене переворачивается тогдашнее понимание мира, которое сегодня вновь обретает голос. Не стихии мира, законы материи в конечном счете управляют миром и человеком, но личностный Бог управляет звездами, то есть вселенной; законы материи и эволюции не являются окончательной инстанцией, но разум, воля, любовь – Личность. И если мы знаем эту Личность, а Она знает нас, то непоколебимая сила природных элементов не является окончательной инстанцией; тогда мы не являемся рабами вселенной и ее законов – мы свободны.
Это осознание в древности побуждало праведные умы к поискам. Небо не пусто. Жизнь не является обычным следствием законов и случайности материи, но во всем и одновременно над всем есть личная воля, есть Дух, который в Иисусе. А если мы знаем этого Человека, а Он знает нас, то тогда непоколебимая сила природных стихий не является окончательной инстанцией; тогда мы не являемся рабами вселенной и ее законов – мы свободны. В древности это осознание побуждало праведные умы к поискам. Небо не пусто. Жизнь не является обычным следствием законов и случайности материи, но во всем и одновременно над всем есть личная воля, есть Дух, который в Иисусе проявился как Любовь».
Святой Григорий Назианзин, упоминаемый Бенедиктом, греческий теолог и философ IV века, считающийся одним из важнейших отцов Церкви, значимый для католицизма и особенно для православия, прямо говорит: «[…] либо Бог всем управляет, либо звезды». И еще: «А мы идем своим путем, потому что спешим к разумной и небесной природе, хотя земля держит нас в плену».
Здесь уже ясно прослеживается описанное Эриком Доддсом углубляющееся негативное отношение отцов Церкви к астрологии. Однако в полной мере оно проявится только у святого Августина, который не только будет выдвигать аргументы, основанные на человеческой свободе и личном источнике существования, но и будет атаковать астрологию как обычное мошенничество. В «Исповеди» он ставит вопрос так же, как Григорий: невозможно совместить образ мира, у истоков которого стоит Личность, которая любит, прощает и к которой можно обратиться в молитве, то есть в отношениях некоего «я» к «Ты», с образом мира, в котором события происходят в соответствии с математически вычисляемым порядком звезд.
Здесь мы имеем фундаментальное различие, не только экзистенциальное, но и моральное, связанное, например, с чувством ответственности. «Ибо хорошо, – пишет Августин, – прославлять Тебя, Господи, и говорить: «Помилуй меня, исцели душу мою, ибо я согрешил против Тебя», и не использовать Твою снисходительность для обеспечения себе свободы грешить, но скорее помнить слова Господа: «Вот, ты исцелился; больше не греши, чтобы не случилось с тобой чего-нибудь худшего». Этот принцип является основой нашего спасения. Астрологи же пытаются его опровергнуть. А именно, они говорят: «Небо обременило тебя принуждением к греху». Или: «Это сделала Венера». Или Сатурн, или Марс. И все это для того, чтобы человек — плоть и кровь, гордое тление — стал невинен».
Это альтернатива первостепенного значения. Либо звезды определяют траекторию нашей судьбы, и, следовательно, наша судьба заранее предначертана, а мы можем пересчитывать ее на любое количество лет вперед или назад. В то же время у нас нет другого выбора, как двигаться в ритме и по правилам, в соответствии с которыми они движутся. Или же мы – неповторимые существа, созданные из любви в акте намеренной воли, созданные по образу и подобию своего Создателя, который является источником всего и который ждет, пока мы обратимся к нему со своими заботами и страданиями, в обмен на что он дарит нам себя. Таким образом, предлагая нам избавление не только от подчинения законам природы, но и от вездесущей смерти и бренности.
Бенедикт XVI прекрасно понимает дух времени и подчеркивает, что эти старые формы религиозности, признающие человека зависимым от «стихий мира», сегодня возвращаются в различных формах. Это свидетельствует о действительно необыкновенной проницательности – подобной Адорно – что уже в 2007 году в своей энциклике, очень важной для католиков, тогдашний папа включил ссылку на эти раннехристианские споры и дискуссии (о которых можно прочитать в уже упомянутой книге Эрика Доддса).
И что интересно, в своих размышлениях он сослался именно на аргументацию Григория Назианзина, а не на авторов, рассматривающих астрологию как глупость или пустяк. Как будто он осознавал, что в современном мире необходимо привести веские аргументы против новых воплощений тех древних мировоззрений, с которыми сталкивалось христианство. Бенедикт не говорит, что гороскоп – это ерунда, но что, независимо от того, что думают о гороскопе, Христос освобождает человека от власти стихий и звезд. От безличной, безразличной космической арифметики. От приговоров капризных богов.
От безжалостной власти рока.
Томаш Ставишиньски
род. 1978, философ, эссеист, автор бестселлеров «Схватки с Фрейдом. Мифы, соблазны и ловушки психотерапии», «Что делать перед концом света», «Побег от беспомощности», «Миссия Совы. Тося, Франёк и секреты философии», «Встреча с философией» и «Правила на время хаоса»; ведущий программы «Час философов» на радио Tok FM; создатель подкаста «Skądinąd» (www.patronite.pl/skadinad), доступного, в частности, на платформах Spotify, Apple Podcasts и Google Podcasts; постоянный обозреватель «Tygodnik Powszechny». В ноябре 2024 года вышла его новая книга «Powrót fatum» («Возвращение рока»).
Иллюстрация: Томаш Ставишиньски. Фото: Каролина Голис
Источник: www.wiez.pl