Скромную мемориальную доску не сразу заметишь среди изобилия витрин. На месте торговых зданий находился до войны монастырь кармелиток. Улица была разрушена бомбардировками.
Мемориальная доска озадачивает сопряжением иудейского семисвечника-меноры и католического креста, увитого колючей проволокой. Текст, помещенный между символами, извещает, что в обители жила монахиней Эдит Штайн.
Папа Иоанн Павел II причислил Эдит Штайн к лику святых.
Этот глава католической церкви объявил святыми больше христианских мучеников, праведников, учителей, чем его предшественники в минующем веке вместе взятые, — Эдит Штайн была 280-я. Но Эдит Штайн — исключение среди этих братьев и сестер по вере. Она — еврейка.
Эдит родилась в 1891 году в Бреславле. Традиционная семья, коммерческое дело — торговля дровами. С самого детства ход мыслей Эдит не сливался с тем, что составляло предмет раздумий остальной родни. Подолгу глядя на огонь в печи, на дым, струящийся из труб в небо, она не сравнивала сосновые дрова с березовыми и не спрашивала о ценах за кубометр.
Позже — и довольно рано — выяснилось, что она ищет абсолютную Истину.
Дома зажигали субботние свечи, но Эдит сидела чужой за праздничным столом. Нет, она не отказалась от веры отцов — она отказалась от веры вообще: религии, которые ей были известны, не вели к той Истине, которую она желала найти.
После школы она избирает поприще, пугавшее совершенной непрактичностью, — философию. Но для нее философское исследование соединяется с прагматическими побуждениями: без постижения сущности явлений и предметов она не представляет себе своего реального существования. Ее целеустремленные способности не остаются незамеченными. Она становится одной из ближайших учениц Эдмунда Гуссерля, — его создание, феноменология, увлекает за собой многих выдающихся последователей.
В феноменологии Гуссерля, науке о «чистых принципах сознания», избравшей своим предметом «царство чистых истин», «априорных смыслов», Эдит Штайн открывает желанные подходы к пониманию мироустройства.
Но человеческие страдания, осмысляемые ею как метафизическая категория, врываются в повседневный быт: начинается Первая мировая, и Эдит откладывает занятия философией — идет сестрой в военные лазареты, тифозные бараки. Однажды, оказавшись во Франкфурте, она заходит в собор, видит, как в огромное пустое пространство храма входит женщина, уличная торговка, становится на колени и начинает молиться. Обращение единичного человека к Богу вторгается в постоянные раздумья Эдит Штайн о поисках абсолютной Истины как исчерпывающего и неопровержимого знания. Надежда найти Истину, обретя истинную веру и с ней Бога, уже не оставляет ее.
Она обрела эту истинную веру, когда за одну ночь прочитала автобиографию святой Терезии. Испанская монахиня Терезия из Авилы, жившая в XVI веке, в трудной борьбе учреждала обновленные обители кармелитского ордена, со строгими правилами, — глубокая внутренняя молитва шла об руку с неустанным и тяжелым апостольским служением, претворением в действительность заветов Нагорной проповеди.
Дата крещения Эдит совпадает с праздником обрезания Господня. В тот день, когда новорожденный Иисус был принят в веру Авраама, Исаака и Иакова, еврейка Эдит Штайн принимается в веру Христа.
В стремлении к абсолюту она хотела бы таинством крещения свести в единое целое свою веру, ученые труды и житейские занятия. Она мыслит теперь свои философские сочинения как молитву: служение Богу и людям. Бог входит в ее философию феноменологически строго: Он есть Истина. «Единственная альтернатива: закат Европы или возвращение к надмирному, надчеловеческому источнику всего — к Богу». Вера для нее — не приложение к жизни благочестивой католички, а сама жизнь и образ жизни. Эдит Штайн становится монахиней в старинной (триста лет истории) обители кармелиток в Кельне. Теперь ее имя — Терезия Бенедикта от Креста.
Приход национал-социалистов к власти в 1933-м отодвигает на задний план святую дату — 1900-летие земной гибели Иисуса Христа. Кармелитская монахиня получает приглашение на торжества в Рим, но не едет: ждет, чтобы Ватикан ясно определил свое отношение к нацизму. Нацизм, в свою очередь, с каждым днем все требовательнее заставляет монахиню думать о своем народе — евреях и собственном еврействе.
«Мне открылось, что Бог положил тяжелую длань на свой народ и что судьба этого народа также моя». Она пишет Папе Пию XI, призывая его открыто выступить в защиту еврейского народа, и получает в ответ частное письмо с благословением. 2 августа 1942 года у ворот монастыря появляются два эсэсовца. Они доставляют сестер Штайн (старшая, Роза, тоже приняла католичество) на сборный пункт. 7 августа отсюда отправляют в Освенцим 987 евреев. Поезд прибывает на станцию назначения 9-го. Всю партию прямо из вагонов ведут в газовые камеры. Чудом уцелевшие очевидцы запомнят двух необычных в этой колонне женщин в монашеском облачении.
Легендарным основателем ордена кармелитов считают пророка Илью. Он, как известно, был унесен на небо в огненной колеснице. Эдит Штайн ушла на небо дымом освенцимского крематория.
Когда эсэсовцы брали их из монастыря, она сказала сестре: «Пошли, мы идем за наш народ».
Известный богослов потом сформулировал: «Она осталась еврейкой и стала христианкой». В ладной на вид, благополучной формулировке сосредоточена взрывная доля трагического противоречия двух тысячелетий.
В Кельне поставили памятник Эдит Штайн. Она изображена на нем тремя фигурами — в трех ипостасях. Сидящая девушка, задумавшаяся о будущем пути. Женщина- ученый с расщепленной — физически, на скульптуре — головой: она еще не в силах сопрячь искомую истину науки с истиной веры. Наконец, монахиня, ступившая на узкую каменистую тропу. Но тропа, по которой она идет, упирается в кучу обуви — ботинки, женские туфли и детские туфельки: люди снимали их с ног, прежде чем войти в газовую камеру. Все возвращается на круги своя:
Решение Папы причислить Эдит Штайн к лику святых единодушного восторга не вызвало. Она погибла только потому, что была еврейкой. И для иных евреев она — одна из шести миллионов, унесенных Катастрофой. Как и для иных христиан, которые не видят в ее трагической гибели именно христианского мученичества. Критики церкви подозревают Папу в попытке задним числом искупить позицию Рима в отношении холокоста. А страстные ревнители — в чрезмерно расширительном толковании святости. Но в решении Папы есть что-то, что выше, значимее подсчетов и расхожей логики, разного рода практических соображений.
Прохожие на торговой улице спешат мимо щедрых витрин, редко кто обратит внимание на скромную мемориальную доску, в символах и тексте которой воплощены боль и надежда нашей истории.
Автор: Владимир Порудоминский, Кельн
